Фтыкателям! Чтивы и крео

  • Автор темы Qok
  • Дата начала
C

Cursed

Guest
Мама Стифлера всегда хорошие креотивы пишет. Когда читал "Парик" думал обоссусь от смеха.
 
Katerisha

Katerisha

Новичок
Регистрация
24.04.2009
Сообщения
24 739
Реакции
290
Баллы
0
Мама Стифлера всегда хорошие креотивы пишет. Когда читал "Парик" думал обоссусь от смеха.

Я вообще ее взахлеб полностью прочла за два вечера. Думала меня домашние в дурдом сдадут за истеричный, слезный ржач без остановки.
 
OP
Qok

Qok

Новичок
Регистрация
03.09.2004
Сообщения
45 424
Реакции
239
Баллы
0
Именины

Автор: Мама Стифлера

Все мы грешники. Кто-то больше, кто-то меньше. Все мы знаем про десять заповедей, и вроде как в глубине-то души понимаем: воровать нехорошо, желать своим врагам буйного поноса – ещё хуже, смотреть порнуху и фантазировать о содомии – вообще стопроцентный билет бизнес-класса в ад, к демоническим чертям. Но, тем не менее, все продолжают п#здить с работы бумагу для принтера, шептать в спину своему начальнику «Да чтоб ты просрался, лепрекон простатитный», и дрочить на Сашу Грей, представляя себя вон тем, шестнадцатым сверху, восьмым слева от края.

В дверь моей квартиры сначала позвонили, потом постучали, и тут же, без перехода, предприняли попытку выбить её ногой. Открывать не хотелось: кто бы это ни был – они незваные гости и невоспитанное говно.
- Лидооооос! – За дверью утробно завыли голосом Ершовой. – Худо мне! В глазах темно! Руки заняты! Открываааай!
- А в дверь ты чем звонила? – Я открыла дверь, и впустила в дом зарёванную Юльку, две бутылки вина Лыхны, и подпорченный с одного бока ананас, который Ершова держала между щекой и левым плечом.
- Тебе показать, чему меня научили в восемьдесят девятом году в школе спортивной гимнастики? – Юля выгрузила пузыри в мои руки, а от ананаса откусила огромный кусок. – У меня прекрафная растяфка.
В доказательство Ершова задрала ногу, и помахала ей у меня над головой. С подмётки её сапога что-то упало, и скатилось мне за шиворот.
- Спросонья я туплю. – Призналась я, и спросила: — Ты на такси ехала?
- Пешком, Лида. – Юлька проглотила ананас. – Как Моисей. Сквозь бури и непогоды. По хлябям развёрстым. По землице сырой.
- То есть, через собачью площадку? – Моя рука, уже нырнувшая к себе за шиворот, зависла в воздухе.
- Там у меня был привал. – Ершова тяжело вздохнула. – Бутылок изначально было три.
- Я в ванную. А ты иди на кухню, и готовься отвечать. Вернусь – спрошу со всей строгостью. Расскажешь плохо – осенью придёшь на пересдачу.

Когда я вышла из ванной – бутылок стало ещё на одну меньше. А подгнивший бок ананаса гордо лежал на праздничном блюде, которое я достаю по большим праздникам. Скатерть была мокра от слёз, которые лились из Ершовской головы.
- Тварииииии! – Рыдала Ершова. – Твари и орясиныыыыыыыыыыыыы!
- Начало хорошее. – Я села рядом. – Видно, что вы учили этот билет. Продолжайте, барышня.

И барышня продолжила.
Случился в жизни Юли смертных грех, похлеще пижженой с работы канцелярии: полюбила она женатого. Ну, как полюбила… Не то, чтоб, вот, прям полюбила как Джульетта Ромео, но какая в тридцать-то лет может быть любовь, скажите? После двух разводов и одного неудачного сожительства с человеком по имени Вахтанг Кончадзе? Никакой, конечно, любви. Одна только похоть животная, строго по пятницам в 10 вечера. И всё было хорошо, пока законная супруга Юлькиной радости не прознала про Юлю, и не начала вести себя как дрянь.
Не, ну казалось бы: узнала ты, что у твоего мужа есть Ершова. Нет, не любовница, а Ершова, что вообще нельзя считать за любовницу: я в курсе Юлькиной привычки засыпать на второй минуте секса. Вахтанг рассказывал. Перемежая свой рассказ возгласами «Вах, Лидок, она убила во мне джигита!» Ну так вот. Ну, узнала ты, что у мужа есть Ершова. Ну так пойди, да наподдай ей как следует. За волосы оттаскай разлучницу. Ноги ей вырви, чтобы ей потом нечем было в дверь звонить. На худой конец, наври ей, что умеешь делать куклу Вуду, и умертвлять потом своих врагов страшной смертью. Для пущей правдоподобности, вырви ей клок волос, и скажи «Ахалай-махалай, ляськи-масяськи». Чтоб, значит, показать ей, что ты шутить не намерена.
Но нет. Нет, бл#ть. Эта неумная женщина решила не выбирать лёгких путей, а поэтому где-то раздобыла номер Юлькиного домашнего телефона, и давай туда перманентно названивать. С периодичностью один звонок в минуту, круглосуточно. Опять же, всё б ничего, но дома у Юльки живут десятилетняя дочь, и девяностолетняя бабушка Настасья. Вот им-то рассерженная и обманутая супруга весьма доходчиво и регулярно объясняла, что их мама и внучка охоча до чужих пипись. Жадна до тестикул окольцованных. Нападает на них по пятницам прям своим развратным ротом – и не оттащишь! Далее шло подробное описание того, как именно Ершова нападает ротом на чужие гениталии, и сыто урчит.
Разумеется, после такой психической атаки Юлькина дочь разрыдалась, и потребовала у Юли объяснений. А глухая бабушка Настасья, последние лет двадцать слышавшая только голоса у себя в голове, и шумы в собственном правом ухе – вдруг исцелилась, и начала мучить Юлю вопросами на предмет подробностей: а у неё волосы между зубов не застревают, после таких-то экспириенсов?
Это была полная катастрофа. Юлькина психика находилась на грани срыва, и это было видно по той нечеловеческой жадности, с которой она зубами выдрала пробку из второй бутылки, опрокинув её сразу себе в рот.
- Вы прекрасно изложили материал. – Я встала и вытащила из Ершовой бутылку. – А теперь перейдём к факультативным занятиям. У меня есть план, но мало информации. Давайте совершим равноценный обмен.
Через полчаса я знала, что:

1) Паскудную супружницу зовут Мадонна Константиновна
2) Мадонна Константиновна старше своего супруга на двадцать лет
3) В следующую пятницу ей стукнет пятьдесят
4) Отмечать юбилей Константиновна будет у себя на работе
5) Работает Мадонна на этой работе генеральным директором
6) Выглядит юбилярша ярко: метр пятьдесят, короткие, кудрявые, ярко-рыжие волосы, выкрашенные шестидесятипятирублёвой краской Импрессия Плюс, и давно уже мучается половой холодностью.

С последним пунктом мне потребовалось уточнение: отсутствие в её жизни дозы мясных уколов – это у тётки приобретённое по собственной воле, или же молодой супруг, не желая потерять последний рассудок – избегает половой активности в отношении Мадонны Константиновны?
Ершова на минуту задумалась, и призналась, что, вот, не в курсе. Свечек она не держала. Всё может быть. И то может, и другое. Главное – пусть звонить перестанет, гадина. А мужика Юлька ей с удовольствием отдаст обратно. Он, скотина, научился засыпать ещё раньше Ершовой.
- Я поняла вас, барышня. Утрите лицо, выбросьте гнилой фрукт, и постирайте скатерть. – Я встала из-за стола и пошла одеваться. – У нас мало времени. Мы уезжаем.
- Куда? – Юлька перестала рыдать, и откусила тухлый ананасий бок. – Я сегодня плохо выгляжу, и без макияжа смоки-айс.
- С ним ты выглядишь ещё хуже. – Я уже натягивала куртку. – Что стоишь? Одевайся. Едем в Митино, на Блошиный рынок.

Года три назад враги сп#здили у меня телефон. Безусловно, у них после моих проклятий отвалились руки, но это меня мало утешало. На новый телефон денег особо не было, а вот на бэушный можно было наскрести. Так меня занесло на митинский радиорынок, где боковым зрением я успела заметить, что у входа сидит куча разнообразных бабушек, которые приторговывают различной х#йнёй: книжками Бонча-Бруевича «Детство Ильича», болотными сапогами своих дедушек – оба на левую ногу, и старыми плюшевыми игрушками – результатом пятилетки в четыре года: косорылыми, страшными, и неопределённой породы. Бабушки сами, в общем-то, затруднялись объяснить: а кого они продают под видом зайца Степашки? Это вполне мог бы быть и пёс Петя, и черепаха-ниндзя, и даже чупакабра. Вот эти бабушки и были нам с Юлькой так нужны.

- Ну, которая из них похожа на Мадонну? – Я выпихнула Юльку на середину узкой дорожки, вдоль которой длинными рядами сидели бабушки, и нахваливали Бонча-Бруевича.
- Да все похожи, вроде… — Юлька растерянно смотрела на старушек. – Вот особенно эта – ну вылитая Мадонна. – Ершова некультурно ткнула пальцем в одну из бабушек, и та расцвела:
- Да я ж, доченька, в тридцать первом в церковном хоре пела. Так прихожане часто вскрикивали: «Матерь Божья?! Что это?!»
- Да я не про вас! – Юля поморщилась, а старушкина улыбка погасла. – Я про вашу обезьяну. Это ж обезьяна?
Ершова ткнула пальцем в плюшевую по#бень, лежащую перед бабушкой на перевёрнутом ящике. Бабушка крепко задумалась. Потом предположила:
- А не заяц ли? Уши-то вон какие.
- Лида, — Юлька повернулась ко мне: — Нужен твой свежий взгляд. Это вот кто? Заяц или обезьяна?
Я взяла в руки кусок плешивой тряпки, набитой опилками, и прикинула удельный вес.
- Не, это лошадь Анжела.
- Да какая ж это лошадь, ты что, дочка? – Бабка увидела в нас потенциальных покупателей, и принялась нахваливать свой товар. – Продукт – первый сорт! Ты посмотри, какие уши! Породистые, стоят! Реют гордо на ветру! А ноги? Ты на ноги-то глянь! Это ж не ноги, а два кипариса! А руки? А, не. Рук у него нету. Зато хвост, хвост какой, а? Чистый горностай!
 
OP
Qok

Qok

Новичок
Регистрация
03.09.2004
Сообщения
45 424
Реакции
239
Баллы
0
Я посмотрела на Юльку. Та внимательно разглядывала плюшевое нечто, что-то явно прикидывая.
- Ну, в целом-то схожесть имеется? – Я решила помочь Ершовой. – Смотри, какая у неё на голове рыжая шняга.
- Вот она-то мне и нравится, Лида. Шняга что надо. Но лицо больно уж милое. Прям аж жалко зверюгу.
- Юля. – Я сунула игрушку ей под нос. – Ты тоже милая, если без смоки-айса своего. Чуешь, к чему я клоню?
- Ты хочешь меня оскорбить? – Юлька вяло возмутилась.
- Я хочу тебе сказать, что лицо можно нарисовать любое. Ты Серёжу Зверева без косметики видала? Хорошенький такой гомункул. А как накрасится – смотреть нельзя. В глазах темнеет, и сетчатка рвётся.
- Так что? – Бабка уже поняла, что без покупки мы сегодня не уйдём. – Берёте зайчишку-то?
- Заворачивайте вашего бабуина! – Юлька полезла за кошельком. – Только в три слоя газеты упакуйте. Не ровен час, увидит кто. Я не хочу быть причиной чужого инсульта.
- Самое главное у нас есть. – Я сунула газетный свёрток на дно своей сумки. – Теперь нам нужен любой переход метро.
- Ты с Мадонной побираться решила? – Юлька посмотрела на меня с уважением. – Это хорошо. Но там же нищенская мафия в метро. Нас с тобой отп#здят, а Мадонну заберут.
- Нам нужна тётя с коробкой, набитой трусами, на которой написано: «Всё по 10 рублей». Это вторая часть моего плана.
- Была б верующей – я бы перекрестилась, Лида. – Ершова покачала головой. – Страшные вещи ты говоришь. Ты что, телевизор не смотришь? Я передачу видела про те трусы по десятке. Говорят, их по всем моргам собирают, а потом в метро продают. Это плохие трусы, Лида. Не бери.
- Ты ещё про третью часть моего плана не знаешь. – Я потрепала Юльку по головушке. – Потом мы идём в секс-шоп.
- Я звоню знакомому экзорцисту. – Юлька полезла в сумку. – Мне всё это очень не нравится.
- Мне тоже. – Я забрала у Ершовой сумку. – Но так надо для дела. Идём.

Через час мы с Юлей сидели у меня дома и рассматривали наши покупки: плюшевая Мадонна Константиновна с милым лицом, гигантские трусы в горошек, такой же гигантский лифчик Козельской трикотажной фабрики ( а может, и из морга, кто ж его поймёт?), и здоровенный синий х#й. Нас уверили, что из экологически чистого силикона.
- И что дальше, Лида? – Ершова не сводила глаз с синего предмета.
- А дальше вот тебе косметичка: крась свою Мадонну. Рисуй ей самый красивый свой смоки-айс, Юля. Не жалей красок. Х#ярь с плеча. Про оранжевую помаду не забудь.
- Ей бы волосы ещё покороче… — Юлька начала втягиваться в творческую работу. – Ножниц бы мне, Лида. И лак для волос «Тафт Три Погоды»
- Вот тебе кухонные ножницы, а вот тебе синий х#й. Всё. Ишь, разошлась. Лак ей, три погоды. Крась давай! – Я уже набирала телефонный номер курьерской доставки: — Алло, здрасьте. Нам бы заказать курьерчика вашего на пятницу. Подарок доставить нужно. У вас есть красивые курьеры? А петь они умеют? Я доплачу! Я тысячу доплачу, что вы орёте? Как вас зовут? Женя? Ну отлично, Женя, приезжай сам.
Я положила трубку, и посмотрела на Юльку. Та, высунув от усердия язык, наносила последние штрихи на лицо плюшевой Мадонны Константиновны.
- Ну, и как там? – Я на всякий случай не рискнула посмотреть в лицо смерти.
- Ох#енно, Лида. – Юлькины глаза светились радостью. Пол был усыпан клоками рыжих волос. – Как живая, только мёртвая.
- Я готова. Показывай.
Юлька повернула ко мне Мадонну Константиновну, я коротко всхлипнула, и потеряла сознание. Последнее, что я слышала, были Юлькины слова:
- Такой макияж я делала Наташке Зайцевой на её свадьбу. Правда, там жениха прям в Загсе парализовало. Так Наташка навсегда в девках и осталась.

В пятницу вечером приехал курьер Женя, и забрал из моих рук красивую подарочную коробку, перевязанную золотым бантом.
- Слова помнишь? – Я поправила на шее Жени розовую бабочку в фиолетовый горох.
- Как на Мадонины именины испекли мы каравай! Каравай, каравай, ты коробку открываааааай!
Последнее слово Женя пропел с элементами швейцарского йодля.
- Господи, он прекрасен! – Шепнула из-за моего плеча Ершова. – Я его уже хочу! Дай мне потом его телефон.
- Если жив останется – дам. – Пообещала я, и похлопала Женю по плечу небольшой пачечкой денег. – Вот за работу, а вот за песню. Споёшь плохо – найду тебя и убью.
Женя ласково улыбнулся Ершовой, Юлька в ответ расплылась улыбкой зомби-мамы из рекламы сока «Любимый сад», я закрыла за ним дверь, и сказала:
- Говорит центр управления полётом. Мы готовы к запуску.
- Паааааехали! – Заорала Ершова, а я её одёрнула:
- Рано. Через полчаса начнём обратный отсчёт.

Время для доставки нашего подарка на юбилей, мы выбрали удачно. Начало мероприятия было назначено на 6 часов вечера, и мы прикинули, что к шести приедут ещё не все гости. Коммерческий директор ещё не приедет. Десять топ-менеджеров точно опоздают. Восемь приглашённых деловых партнёров вообще в образе: те раньше восьми и не появятся. Но к девяти все точно будут в сборе, и даже частично уже в говно. Вся надежда теперь на Женьку и его тирольское пение.
Ровно в девять Мадонне Константиновне позвонила охрана, и сказала, что тут курьер приехал. С большой коробкой. Нарядный: в бабочке, в майке с Егором Летовым, и в красном смокинге. Мадонна Константиновна дала приказ пропустить нарядного курьера и его коробку. Жить ей оставалось менее пяти минут.
В шесть минут десятого Женя вошёл в зал переговоров, поклонился гостям, и виртуозно спел про каравай и коробку открывай.

В этот момент мы с Юлей начали обратный отсчёт с десяти до одного: Десять…. Девять… Восемь…
Юлька шепнула:
- Господи, как же всё это увидеть хочется… Именины будут роскошные. «Опосля в рояль насрали – чудно время провели». Шесть… Пять…

Мадонна Константиновна, одной рукой прижимая к себе голову своего молодого супруга, обляпанную по всему периметру оранжевыми отпечатками её губ, другой рукой открывала коробку, под прицелом пяти десятков нетрезвых глаз.

… Три… Два… Один… ПУУУУУСК!!!!

Первой из коробки была извлечена наша мёртвая чупакабра, заботливо одетая в трусы и лифчик неизвестного происхождения и неизвестных науке размеров. Мадонна Константиновна всё ещё продолжала улыбаться, вертя в руках нашу куклу Вуду. Первым заржал президент торговой компании «РыбТрестПром». Вторым – заместитель Мадонны Константиновны. Третьим – её собственный муж Виталий.
- Это чья-то глупая шутка! – Кричала Мадонна Константиновна. Но её никто не слушал.
- Тут есть что-то ещё! – Мадонна Константиновна пыталась как-то нивелировать всеобщее веселье, и достала из коробки синий х#й. Большой, небесно-синий х#й, к которому была пришпилена степлером отпечатанная на принтере записка «Если муж #бать не может – синий х#й тебе поможет!»
В зале переговоров зазвенели и лопнули все лампочки.

Неделю спустя я позвонила Ершовой.
- Привет, ну ты как?
- Женя прекрасен! – Шепнула в трубку Юлька. – Он так дьявольски молод!
- Передавай ему привет. Ну а вообще – как? Новости какие есть?
- А, ты про Виталика? Ну, как – новости… Мадонна всё ещё лежит в психушке. А там телефона нету, с выходом в город. Поэтому неделя уже тишина. Дома всё хорошо, бабушка снова оглохла. Виталя, правда, приходил. Побить меня хотел. С чего-то он подумал, что это я всё подстроила. Я ему ответила, что я не при делах – это Лидка придумала. А потом вышел Женька и ушатал его в глаз. Так что ты не переживай, он к тебе не придёт, у него нога сломана. А вообще, знаешь, о чём жалею? Что мы нашу рукотворную Мадонну Константиновну так бездарно просрали. Я даже по ней скучаю немного. А ты?
- И я скучаю… — Я вздохнула. – Я уже даже полюбила её в какой-то момент. Такую трогательную, беззащитную…
- А у меня завтра выходной! – Вдруг выкрикнула Юлька. – Выходной! Понимаешь?
- Нет. Это хорошо?
- Это вообще за#бись, Лида. А поехали опять на митинский рынок? Там ещё у той бабки псина была плешивая. Похожая на бабу твоего бывшего. Ох, ну прям вот вылитая, Лида. Вы-ли-тая! Давай её купим?

Вот за что я люблю Ершову – это за то, что она #банутая. А с другими я дружить как-то вообще не могу.
 
MATVEIKA

MATVEIKA

Активный участник
Регистрация
09.03.2010
Сообщения
2 846
Реакции
1 031
Баллы
113
В жизни порой происходят такие события, которые не могут быть объяснены ни логикой, ни случайностью. Они преподносятся человеку, как правило, в своих самых крайних, самых жестких проявлениях. Но ведь именно в ситуациях, которые принято называть экстремальными, и можно увидеть, а точнее почувствовать, как работает этот удивительный механизм - человеческая судьба.
Февраль 1943 года, Сталинград. Впервые за весь период Второй мировой войны гитлеровские войска потерпели страшное поражение. Более трети миллиона немецких солдат попали в окружение и сдались в плен. Все мы видели эти документальные кадры военной кинохроники и запомнили навсегда эти колонны, точнее толпы обмотанных чем попало солдат, под конвоем бредущих по замерзшим руинам растерзанного ими города.
Правда, в жизни все было чуть-чуть по-другому. Колонны встречались нечасто, потому что, во-первых, сдавались в плен немцы в основном небольшими группами по всей огромной территории города и окрестностей, а, во-вторых, никто их не конвоировал вообще. Просто им указывали направление, куда идти в плен, туда они и брели, кто группами, а кто и в одиночку. Причина была проста - по дороге были устроены пункты обогрева, а точнее землянки, в которых горели печки, и пленным давали кипяток. В условиях 30-40 градусного мороза уйти в сторону или убежать было просто равносильно самоубийству. Вот никто немцев и не конвоировал, разве что для кинохроники...
Лейтенант Ваган Хачатрян воевал уже давно. Впрочем, что значит давно? Он воевал всегда. Он уже просто забыл то время, когда он не воевал. На войне год за три идет, а в Сталинграде, наверное, этот год можно было бы смело приравнять к десяти. Да и кто возьмется измерять куском человеческой жизни такое бесчеловечное время, как война?
Хачатрян привык уже ко всему тому, что сопровождает войну. Он привык к смерти - к этому быстро привыкают. Он привык к холоду и недостатку еды и боеприпасов. Но, главное, он привык к мысли о том, что "на другом берегу Волги земли нет". И вот со всеми этими привычками и дожил-таки до разгрома немецкой армии под Сталинградом.
Но все же оказалось, что кое к чему Ваган привыкнуть на фронте пока не успел. Однажды по дороге в соседнюю часть он увидел странную картину. На обочине шоссе, у сугроба, стоял немецкий пленный, а метрах в десяти от него - советский офицер, который время от времени... стрелял в него. Такого лейтенант пока еще не встречал: чтобы вот так хладнокровно убивали безоружного человека. "Может, сбежать хотел? - подумал лейтенант. - Так некуда же! Или, может, этот пленный на него напал? Или может..."
Вновь раздался выстрел, и вновь пуля не задела немца.
- Эй! - крикнул лейтенант, - ты что это делаешь?
- Здорово, - как ни в чем не бывало отвечал "палач". - Да мне тут ребята "вальтер" подарили, решил вот на немце испробовать. Стреляю, стреляю, да вот никак попасть не могу - сразу видно немецкое оружие, своих не берет! - усмехнулся офицер и стал снова прицеливаться в пленного.
До лейтенанта стал постепенно доходить весь цинизм происходящего, и он аж онемел от ярости. Посреди всего этого ужаса, посреди всего этого горя людского, посреди этой ледяной разрухи, эта сволочь в форме советского офицера решила "попробовать" пистолет на еле живом человеке. Убить его не в бою, а просто так, поразить, как мишень, просто использовать его в качестве пустой консервной банки, потому что банки под рукой не оказалось. Да кто бы он ни был, это же все-таки человек, пусть немец, пусть фашист, пусть вчера еще враг, с которым пришлось так отчаянно драться! Но сейчас этот человек в плену, этому человеку, в конце концов, гарантировали жизнь! Мы ведь не они, мы ведь не фашисты, как же можно этого человека, и так еле живого, убивать?!
А пленный как стоял, так и стоял неподвижно. Он, видимо, давно уже попрощался со своей жизнью, совершенно окоченел и, казалось, просто ждал, когда его убьют, и все не мог дождаться. Грязные обмотки вокруг его лица и рук размотались, и только губы что-то беззвучно шептали. На лице его не было ни отчаяния, ни страдания, ни мольбы - равнодушное лицо и эти шепчущие губы - последние мгновения жизни в ожидании смерти.
И тут лейтенант увидел, что на "палаче" - погоны интендантской службы.
"Ах ты гад, тыловая крыса, ни разу не побывавший в бою, ни разу не видевший смерти своих товарищей в мерзлых окопах! Как же ты можешь, гадина такая, так плевать на чужую жизнь, когда не знаешь цену смерти!" - пронеслось в голове лейтенанта.
- Дай сюда пистолет, - еле выговорил он.
- На, попробуй, - интендант протянул "вальтер".
Лейтенант выхватил пистолет, вышвырнул его куда глаза глядят и с такой силой ударил негодяя, что тот аж подпрыгнул перед тем, как упасть лицом в снег.
На какое-то время воцарилась полная тишина. Лейтенант стоял и молчал, молчал и пленный, продолжая все так же беззвучно шевелить губами. Но постепенно до слуха лейтенанта стал доходить пока еще далекий, но вполне узнаваемый звук автомобильного двигателя, и не какого-нибудь там мотора, а легковой машины М-1 или "эмки", как ее любовно называли фронтовики. На "эмках" в полосе фронта ездило только очень большое военное начальство.
У лейтенанта аж похолодело внутри. Это же надо, такое невезение! Тут прямо "картинка с выставки", хоть плачь: здесь немецкий пленный стоит, там советский офицер с расквашенной рожей лежит, а посередине он сам - "виновник торжества". При любом раскладе это все очень отчетливо пахло трибуналом. И не то, чтобы лейтенант испугался бы штрафного батальона (его родной полк за последние полгода сталинградского фронта от штрафного по степени опасности ничем не отличался), просто позора на голову свою очень и очень не хотелось. А тут то ли от усилившегося звука мотора, то ли от "снежной ванны" и интендант в себя приходить стал.
Машина остановилась. Из нее вышел комиссар дивизии с автоматчиками охраны. В общем, все было как нельзя кстати.
- Что здесь происходит? Доложите! - рявкнул полковник. Вид его не сулил ничего хорошего: усталое небритое лицо, красные от постоянного недосыпания глаза.
 
MATVEIKA

MATVEIKA

Активный участник
Регистрация
09.03.2010
Сообщения
2 846
Реакции
1 031
Баллы
113
Лейтенант молчал. Зато заговорил интендант, вполне пришедший в себя при виде начальства.
- Я, товарищ комиссар, этого фашиста... А он его защищать стал... - затарахтел он. - И кого? Этого гада и убийцу? Да разве же это можно, чтобы на глазах этой фашистской сволочи советского офицера избивать?! И ведь я ему ничего не сделал, даже оружие отдал, вон, пистолет валяется! А он...
Ваган продолжал молчать.
- Сколько раз ты его ударил? - глядя в упор на лейтенанта, спросил комиссар.
- Один раз, товарищ полковник, - ответил тот.
- Мало! Очень мало, лейтенант! Надо было бы еще надавать, пока этот сопляк бы не понял, что такое эта война. И почем у нас в армии самосуд. Бери этого фрица и доведи его до эвакопункта. Все! Исполнять!
Лейтенант подошел к пленному, взял его за руку, висевшую как плеть, и повел его по заснеженной пургой дороге, не оборачиваясь. Когда дошли до землянки, лейтенант взглянул на немца. Тот стоял, где остановились, но лицо его стало постепенно оживать. Потом он посмотрел на лейтенанта и что-то прошептал.
"Благодарит, наверное, - подумал лейтенант. - Да что уж. Мы ведь не звери..."
Подошла девушка в санитарной форме, чтобы "принять" пленного, а тот опять что-то прошептал, видимо, в голос он не мог говорить.
- Слушай, сестра, - обратился к девушке лейтенант, - что он там шепчет, ты по-немецки понимаешь?
- Да глупости всякие говорит, как все они, - ответила санитарка усталым голосом. - Говорит: "Зачем мы убиваем друг друга?" Только сейчас дошло, когда в плен попал...
Лейтенант подошел к немцу, посмотрел в глаза этого немолодого уже человека и незаметно погладил его по рукаву шинели. Пленный не отвел глаз и продолжал смотреть на лейтенанта своим окаменевшим равнодушным взглядом. И вдруг из уголков его глаз вытекли две большие слезы и застыли в щетине давно небритых щек...
Прошли годы. Кончилась война. Лейтенант Хачатрян так и остался в армии, служил в родной Армении в пограничных войсках и дослужился до звания полковника. Иногда в кругу семьи или близких друзей он рассказывал эту историю и говорил, что вот, может быть, где-то в Германии живет этот немец и, может быть, также рассказывает своим детям, что когда-то его спас от смерти советский офицер. И что иногда кажется, что этот спасенный во время той страшной войны человек оставил в памяти больший след, чем все бои и сражения.
В полдень 7 декабря 1988 года в Армении случилось страшное землетрясение. В одно мгновение несколько городов были стерты с лица земли, а под развалинами погибли десятки тысяч человек. Со всего Советского Союза в республику стали прибывать бригады врачей, которые вместе со своими армянскими коллегами день и ночь спасали раненых и пострадавших. Вскоре стали прибывать спасательные и врачебные бригады из других стран. Сын Вагана Хачатряна, Андраник, был по специальности врач-травматолог и также, как и все его коллеги, работал не покладая рук.
И вот однажды ночью директор госпиталя, в котором работал Андраник, попросил его отвезти немецких коллег до гостиницы, где они жили. Ночь освободила улицы Еревана от транспорта, было тихо, и ничего, казалось, не предвещало новой беды. Вдруг на одном из перекрестков прямо наперерез "Жигулям" Андраника вылетел тяжелый армейский грузовик. Человек, сидевший на заднем сидении, первым увидел надвигающуюся катастрофу и изо всех сил толкнул парня с водительского сидения вправо, прикрыв на мгновение своей рукой его голову. Именно в это мгновение и в это место пришелся страшный удар. К счастью, водителя там уже не было. Все остались живы, только доктор Миллер, так звали человека, спасшего Андраника от неминуемой гибели, получил тяжелую травму руки и плеча.
Когда доктор выписался из того травматологического отделения госпиталя, в котором сам и работал, его вместе с другими немецкими врачами пригласил к себе домой отец Андраника. Было шумное кавказское застолье, с песнями и красивыми тостами. Потом все сфотографировались на память.
Спустя месяц доктор Миллер уехал обратно в Германию, но обещал вскоре вернуться с новой группой немецких врачей. Вскоре после отъезда он написал, что в состав новой немецкой делегации в качестве почетного члена включен его отец, очень известный хирург. А еще Миллер упомянул, что его отец видел фотографию, сделанную в доме отца Андраника, и очень хотел бы с ним встретиться. Особого значения этим словам не придали, но на встречу в аэропорт полковник Ваган Хачатрян все же поехал.
Когда невысокий и очень пожилой человек вышел из самолета в сопровождении доктора Миллера, Ваган узнал его сразу. Нет, никаких внешних признаков тогда вроде бы и не запомнилось, но глаза, глаза этого человека, его взгляд забыть было нельзя. Бывший пленный медленно шел навстречу, а полковник не мог сдвинуться с места. Этого просто не могло быть! Таких случайностей не бывает! Никакой логикой невозможно было объяснить происшедшее. Это все просто мистика какая-то! Сын человека, спасенного им, лейтенантом Хачатряном, более сорока пяти лет назад, спас в автокатастрофе его сына.
А "пленный" почти вплотную подошел к Вагану и сказал ему на русском: "Все возвращается в этом мире. Все возвращается..."
- Все возвращается, - повторил полковник.
Потом два старых человека обнялись и долго стояли так, не замечая проходивших мимо пассажиров, не обращая внимания на рев реактивных двигателей самолетов, на что-то говорящих им людей... Спасенный и спаситель. Отец спасителя и отец спасенного. Все возвращается...
Пассажиры обходили их и, наверное, не понимали, почему плачет старый немец, беззвучно шевеля своими старческими губами, почему текут слезы по щекам старого полковника. Они не могли знать, что объединил этих людей в этом мире один-единственный день в холодной сталинградской степи. Или что-то большее, несравнимо большее, что связывает людей на этой маленькой планете, связывает, несмотря на войны и разрушения, землетрясения и катастрофы. Связывает всех вместе и навсегда.

Использованы материалы:
anekdot.ru
yaplakal.com
и других сайтов
 
MATVEIKA

MATVEIKA

Активный участник
Регистрация
09.03.2010
Сообщения
2 846
Реакции
1 031
Баллы
113
За пару лет до окончания средней школы мама и папа строго сообщили мне, что я никогда не буду ПТУ-шником. И учащимся техникума мне тоже не быть. По крайней мере, до тех пор, пока они живы. И что путь у меня, как и у всех приличных людей, лежит в институт. И что у всех в семье есть высшее образование, и что я в этом вопросе исключением не буду. Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал.
Был задействован весь спектр ресурсов, включая папины связи, мамину родню, подготовительные курсы и репетитора, злобную старушку Валерию Абрамовну. Были перебраны все приличные профессии и строго взвешено моё им соответствие, равно как и учтено моё же желание стать тем или иным специалистом высочайшего уровня. И я учил, налегал, подтягивал. И в результате - поступил в один из трёх ВУЗов, штурм которых был намечен на семейном совете.
А через три с небольшим месяца после того, как я стал студентом, началась первая чеченская. И мои школьные дружки, учившиеся на год старше и не поступившие никуда, поехали в далёкую и не очень тогда ещё известную республику за что-то там воевать. А зимой девяносто пятого начались первые похороны. Я ходил на четыре таких мероприятия.
Скажу вам, что это достаточно противоестественно, видеть человека, с которым ты ещё совсем недавно курил за школьным углом моднейшие тогда сигареты "Magna" и обсуждал, которая из девчонок уже даёт, а к которой и подкатывать даже не стоит, видеть вот этого самого человека теперь лежащим на столе в деревянном ящике, обтянутом красной тканью.
С синим, неузнаваемо распухшим лицом и чёрной коркой на губах. Без ресниц, без бровей и без волос. С засохшими волдырями на щеках.
В нелепом, двубортном пиджаке, купленном на выпускной. В пиджаке, который разрезали на спине на две половины, что бы натянуть его на плохо гнущийся труп.
В больших, не по размеру, и теперь нелепо торчащих туфлях, потому что ноги мертвецов отекают, и не всегда удаётся обуть их в привычную обувь.
С ободранными руками, сложенными на груди. С какой-то церковной бумажкой, прикрывающей дыру во лбу.
С ватными, набухающими коричневой сукровицей тампонами в ноздрях.
С тяжёлым мёртвым запахом. С запахом, проникающим везде и долго потом ещё витающим фантомным смрадом в закоулках памяти.
С почерневшими до неузнаваемости родителями. С теми самыми, которым ещё недавно ты кричал снизу, задрав голову на балкон: "Дядь Коль, а Витька дома? А позовите?!"
А теперь кричать незачем, потому что Витька обожжённым, разлагающимся мясным сгустком, лежит на столе и никуда уже никогда уже больше не выйдет. Он уже вышел. Весь.
И я очень хорошо тогда понял для себя, что все эти ребята погибли просто так. Ни за что. За какие-то политические амбиции, передел бизнеса, имперские замашки, ещё что-то - не важно, я не разбираюсь в этом и не хочу разбираться. И что мне просто повезло, и хрупкая грань, отделяющая меня от всего этого ада, очень иллюзорна. Можно вылететь из института, можно окончить его раньше, чем окончится всё это, ещё что-нибудь может быть.
И это был не страх, а хотя, возможно, что и страх. Да, точно страх. Страх и дикая ярость. Ярость и абсолютное нежелание вот так вот, бессмысленно, подыхать за Ельцина и за прочие довольные рожи из телевизора. Подыхать, когда вся остальная страна весело осваивает буржуазные ценности, открывает казино, покупает первые мобилы и мерседесы.
Подыхать не на околице маленькой деревеньки, в которой одни старики, защитить которых больше некому, а на окраине бухающей и рыгающей нефтью страны, которая даже точно не знает, был ты вообще когда-то, или штабной писарь просто опечатался.
Подыхать в самый разгар кутежа.
Поэтому, когда сейчас многие патриотически настроенные граждане пишут и говорят разный милитаристский бред и чеканят героической риторикой, потрясая и бряцая виртуальным оружием, мне хочется просто плюнуть в их тупые рыбьи лица.
Не объяснять, не спорить, не доказывать. Просто плюнуть в их тупые рыбьи лица. И всё.
Доклад окончен.
Отсюда:
http://www.babedra.ru/istorii/20141023_smeshnye_istorii.php
 
MATVEIKA

MATVEIKA

Активный участник
Регистрация
09.03.2010
Сообщения
2 846
Реакции
1 031
Баллы
113
Лето 1944 года, Белоруссия. Через спаленное село, наступая на пятки продвигающейся армии, шла батарея МЗА ПВО. Батарея серьезная и заслуженная. 37-мм зенитные пушки держали тогда самый опасный диапазон высот - 2.0 -3.0 км. - и надежно прикрывали переправы, вокзалы и аэродромы от Фоккеров-190 до Юнкесов-88. Мессеров, и особенно Лаптежников, в тот год уже почти не осталось.
Короткий привал на развалинах деревни. Слава Богу - колодец цел. Времени - едва набрать фляжки и перемотать портянки. Единственная живая душа в селе щурилась на солнце на останках сгоревшего сруба. И этой душой был рыжий котенок. Люди или давно погибли, или ушли в Полесье, от греха подальше.
Пожилой старшина, докуривая цигарку, долго смотрел на котенка, а потом взял его и посадил на облучек. Накормил остатком обеда, нарек кота Рыжиком и объявил его седьмым бойцом расчета. С намеком на будущую славу уничтожителя мышей и прочей непотребности в местах расположения, а особенно - в землянках.
Молодежи лишь бы беззлобно позубоскалить, безусый лейтенант тоже не возражал, так Рыжик и прижился на батарее. К зиме вырос в здорового рыжего котяру со скромным, покладистым и честным белорусским характером, чем и расположил к себе всех бойцов.
Во время налетов вражеской авиации Рыжик исчезал, неизвестно куда, и появлялся на свет только тогда, когда зачехлят пушки. Тогда же за котом и была отмечена особо ценная особенность, за непонимание которой и получил в морду связист полка, попытавшийся пнуть сапогом животное, путавшееся у него под ногами.
А особенность эту заметил наш старшина - за полминуты до налета (и перед тем, как смыться) Рыжик глухо рычал в ту сторону, с которой появятся вражеские самолеты. Все выходило так, что его дом был разбомблен немецкой авиацией. И звук, несущий смерть, он запомнил навсегда.
Такой слух оценила и вся батарея. Результативность отбоя редеющих атак противника выросла на порядок, равно, как и репутация Рыжика. Во время войны никому не приходило в голову послать в действующую часть инспектора по чистоте подворотничков и зелёности травы, по этой причине Рыжик и дожил до апреля 45 года, до своего звездного часа.
В конце апреля батарея отдыхала. Было это то ли в Восточной Пруссии, то ли в Германии - я не помню - да это и не важно. Война отгремела и шла к концу. За последними фрицами в воздухе шла настоящая охота, поэтому, батарея МЗА ПВО просто наслаждалась весенним солнышком, и Рыжик откровенно жал на массу на свежем воздухе, исключая законное время приема пищи.
Но вот, айн секунд, и Рыжик просыпается, делает шерсть дыбом, требует внимания и недобро рычит строго на восток. Невероятная ситуация, ведь на востоке - тыл, но народ служивый и доверяет инстинкту самосохранения. 37-миллиметровку можно привести в боевое положение из походного за 25-30 секунд. А в данном статичном случае - за 5-6 секунд.
Тишина, стволы, на всякий случай, наведены на восток. Ждем.
С дымным шлейфом появляется наш ястребок. За ним висит на минимальной дистанции FW-190. Батарея вклинилась двойной очередью, и Фокер, без лишних телодвижений, воткнулся в землю за 500-700 метров от наших позиций.
Ястребок на развороте качнул с крыла на крыло и ушел на посадку, благо, здесь все базы рядом - 10-15 км.
А на следующий день мы встречали товарищей. Пришла машина, полная гостей, и привезла летчика - грудь в орденах, растерянный вид и чемодан с подарками. На лице написано: кому сказать спасибо? Говорит: как вы догадались (долбанные ПВОшники), что мне нужна помощь, да так оперативно? Да, чтоб так точно в цель. Я вот вам, в благодарность, портсигар привез, сало и подарки.
Мы киваем на Рыжика - ему скажи спасибо! Летчик недоумевает, думает, что его разыгрывают. И старшина рассказывает длинную версию истории, вы её уже прочитали.
К его чести, на следующий день лётчик вернулся с двумя килограммами свежей печенки для Рыжика. И уже не шутил, угощая кота, поверил и благодарил. Судьба - штука тонкая.
Демобилизовавшись, старшина забрал Рыжика с собой. А это значит, что в Белоруссии и сейчас бегают разноцветные потомки того рыжего УКВ радара. Это была родина старшины.
 
Vika

Vika

Новичок
Регистрация
20.07.2006
Сообщения
1 026
Реакции
0
Баллы
0
[h=1]«Кто я?!» или очередной случай из клинической практики;))[/h]
1. Завязка.
В псих.больницу поступила женщина, на вид лет 30-35. Доставлена милицией с вокзала, в мед.сведениях числилась как «неизвестная». Речевые, мыслительные функции в норме, но ничего о себе не помнит. Документов при ней не было.
Встретился с ней сразу после поступления. И правда все забыла: не может назвать свое имя, дату и место рождения, не помнит, где живет, с кем живет, есть ли семья, дети, где и кем работает и т.д.
2. Я вспомнила, кто я!
Спустя три дня приходит, говорит: память вроде стала восстанавливаться.
Вспомнила, что работала надзирателем в женской колонии где-то на севере. Спрашиваю: а как именно вы это вспомнили? Отвечает: захожу в туалет на отделении, там больные сидят на корточках, курят. И тут всплывает картинка: так же сидят и курят заключенные.
Думаю: откуда я это помню, неужели сидела? Нет, вроде не сидела, работала надзирателем. Стала раскручивать воспоминание дальше. Вспомнила, что работа вроде мне нравилась. Была вспыльчивой, иногда срывалась на заключенных. Происходит конфликт с кем-то – хватаю ее за волосы, и головой в сортир, сортир…
Рассказывает это с оживлением, с улыбкой на лице. Говорит: кажется, я еще в школе была вспыльчивой – часто дралась. А на этой работе я нашла себя…
В первую неделю пребывания в больнице вела себя грубо, напористо, несдержанно. Хамила персоналу, кричала на больных, распускала руки…
Развязка
Оказалась учительницей начальных классов. Нашелся ее муж, который сказал, что в жизни она тихий, робкий, застенчивый человек. Увидела мужа, вспомнила, что учитель, снова стала тихой и застенчивой.
То, что она рассказала о работе надзирателем, оказалось ложным воспоминанием (конфабуляцией), слепленным из кусков увиденного в фильмах или прочитанного.
Вывод: человек — это его память. Каким он себя помнит, так себя и ведет. Измени автобиографические воспоминания — изменится сам человек.
А сделать это нетрудно, но это уже другая история…
 
Верх Низ